Информационно-аналитический центр «НОВАЯ ЭНЕРГЕТИКА» в докладе «Российская отрасль ВИЭ в международных сравнениях: солнечная и ветровая энергетика» (автор Владимир Сидорович) провел анализ ситуации с возобновляемой энергетикой в нашей стране на фоне других стран. Доля России в мировом ВИЭ ожидаемо оказалась пренебрежимо малой. Интереснее другое: в докладе поставлен принципиальный вопрос – а зачем вообще России ВИЭ?
Тема солнечной и ветровой энергетике в мировых экономических СМИ по уровню освещения соперничает с нефтью и газом. По годовым объёмам инвестиций и вводимых мощностей ВЭС и СЭС существенно опережают «традиционную» электроэнергетику (газовую, угольную и атомную). Например, чистый прирост мощностей только солнечных электростанций в 2019 году почти в 2,5 раза превысил чистый прирост мощностей угольных и газовых станций вместе взятых.
В настоящее время совместная доля солнечной и ветровой энергетики в производстве электроэнергии в мире составляет около 10%. По этому показателю рассматриваемые сектора ВИЭ вплотную приблизились к атомной энергетике. В первом полугодии 2020 года доля солнца и ветра составила в КНР 10%, в Индии – 10%, в США – 12%, в ЕС – 21%, в Великобритании – 33%, в Бразилии – 10%.
Аналитики энергетических рынков сходятся в том, что в ближайшие годы и десятилетия солнечная и ветровая энергетика останутся лидерами роста, и их доля как в установленной мощности мировой энергосистемы, так и в выработке электроэнергии будет быстро расти.
В большинстве энергетических сценариев солнечная и ветровая энергетика в недалеком будущем станут крупнейшими производителями электричества на земле. Последние прогнозы доли солнечной и ветровой энергетики в производстве электроэнергии в мире к 2050 году указаны в табл. 1.
Таблица 1. Суммарная доля солнечной и ветровой энергетики в выработке электроэнергии в мире в 2050 году
| Автор и дата публикации прогноза | Доля в % |
| BloombergNEF (октябрь 2020) | 56% |
| DNV GL (сентябрь 2020) | 62% |
| BP (сентябрь 2020) | 35-64% (три сценария) |
| Total (сентябрь 2020) | 40-60% (два сценария) |
Источники: BloombergNEF New Energy Outlook; DNV GL Energy Transition Outlook; BP Energy Outlook; Total Energy Outlook
При этом Российская Федерация отстает от крупнейших мировых производителей электроэнергии по развитию солнечной и ветровой энергетики в десятки и сотни раз (рис. 2).
Рис. 2. Установленная мощность солнечной фотоэлектрической и ветровой энергетики в странах – крупнейших производителях электроэнергии, МВт, 2019 г.
Причин такой ситуации много, но основная среди них, из которой частично вытекают и другие причины, – России не нужны дополнительные электрогенерирующие мощности. Директор Ассоциации «Сообщество потребителей энергии» Василий Киселев говорит: «Если у нас в стране 30-40 гигаватт избыточных мощностей в энергосистеме, то тратить усилия на строительство новой зеленой генерации, как минимум, нелогично».
Владимир Сидорович полемизирует с такой точкой зрения: «Часто можно услышать, что развитие ВИЭ – это прерогатива ресурсодефицитных стран. Действительно, в начале 1970-х годов, когда началась разработка первых программ развития возобновляемой энергетики, она рассматривалась как потенциальное средство замещения сырьевого импорта. Однако сегодня крупнейшие экспортёры углеводородов стали значимыми игроками на мировом рынке ВИЭ. И развитые страны Запада (Норвегия, Канада), и «нефтяные монархии» Ближнего Востока (Саудовская Аравия, ОАЭ, Оман, Катар), и Иран активно занимаются солнечной и ветровой энергетикой».
Это, по мнению автора, происходит по следующим причинам:
· снижение стоимости технологий солнечной и ветровой генерации обусловливает экономическую целесообразность использования естественных и бесплатных солнечных и ветровых ресурсов независимо от наличия запасов нефти, газа, угля;
· задачи декарбонизации национальной экономики/энергетики требуют расширения мощностей низкоуглеродных технологий генерации.
В отношении стран экспортеров нефти, газа и угля стремление переложить часть собственного энергоснабжения на дешевые и не потребляющие углеводородов ВЭС и СЭС понятно: экспортеры освобождают часть своих ископаемых ресурсов для экспорта и других отраслей, в частности, нефтегазохимии. Крупнейший экспортер нефти СА усиленно развивает свою нефтехимическую промышленность. ВЭС и СЭС также позволят более экономно расходовать невозобновляемые ресурсы страны.
Аргумент декарбонизации национальной экономики подходит не всем лидерам в сегменте ВИЭ. Наиболее яркий пример в докладе Норвегия. Особенностью Норвегии является практически полностью безуглеродная структура энергетики. Гидроэлектростанции вырабатывают примерно 92% электроэнергии. Тепловая генерация служит исключительно для энергоснабжения островных и изолированных территорий. Природный газ, основной экспортный продукт страны, для выработки электроэнергии не используется. Тем не менее, пишет Сидорович, несмотря на избыток ресурсов, Норвегия стала крупной ветроэнергетической державой. В соответствии с базой данных IRENA по итогам 2019 года установленная мощность ветроэнергетики Норвегии составляла 2,4 ГВт. В июне 2020 года правительство Норвегии выделило два морских участка для строительства оффшорных ветровых электростанций общей мощностью 4,5 ГВт. По прогнозу европейской Ассоциации ветроэнергетики WindEurope к 2030 году установленная мощность ветровых электростанций Норвегии достигнет 11 ГВт. Для сравнения, на конец 2018 года общая установленная мощность генерирующих источников в Норвегии составляла 35,3 ГВт.
В соответствии с правительственным докладом наземная ветровая энергетика вырабатывает в Норвегии самую дешёвую электроэнергию – дешевле, чем ГЭС. Отметим, что данное утверждение сомнительно.
В. Сидорович называет такие мотивы развития ветроэнергетики в Норвегии:
· использование богатого ветрового потенциала для производства электроэнергии с низкой стоимостью;
· диверсификация электроэнергетики.
Добавим, что потребность роста производства электроэнергии в Норвегии связана с большим расходом электричества на душу населения – более чем в три раза выше среднеевропейского – за счет широкого использования электронагревателей для отопления помещений. Кроме того, Норвегия является мировым лидером по росту доли электромобилей в общем парке: с января по июнь 2020-го доля продаж электромобилей в Норвегии выросла до 48%, а продажи автомобилей с гибридной силовой установкой за тот же период составили 69% от общего объёма реализации автомобилей в стране.
Необходимость развития ВИЭ в России чаще всего объясняют требованием декарбонизации экономики. Однако, по словам Василия Киселева, в Минэкономразвития уже посчитали — если тот объем вложений, который предусмотрен на развитие ВИЭ-генерации в России, направить на вывод из эксплуатации старых паросиловых установок и замену их на современные ПГУ, то мы получим эффект по снижению углеродного следа в 44 раза выше, чем от альтернативной генерации.
Отсутствие внятного ответа на вопрос о необходимости для России ВИЭ логично привел к предложению Минэкономики сократить объем поддержки объектов ВИЭ на 2025–2035 годы в два раза — с 400 до 200 млрд руб. Минэкономики также предлагает ускорить темп снижения одноставочной цены электроэнергии с ВИЭ-объектов: к 2035 году предельный тариф должен сравняться с одноставочной ценой оптового рынка. Причем ведомство хочет поднять уровень локализации оборудования до 100%, а штрафы за невыполнение условий договоров установить на уровне 100% от платежа.
Секвестр программы, поясняют источники, необходим для удержания роста энергоцен в пределах инфляции.
Кроме того, регуляторы энергорынка предлагают ограничить строительство электростанций на ВИЭ в некоторых регионах, там, где избыточная энергия ВИЭ уж точно не нужна.
В Минэкономразвития «Коммерсанту» заявили, что ведомство «стремится к оптимизации нагрузки на оптовый рынок», и что ВИЭ необходимо поддерживать с использованием в том числе «потенциала добровольного спроса потребителей, для которых необходимо подтверждение «зелености» энергии, потребляемой при производстве товаров».
Занятно, но находятся потребители, которые нуждаются в этой «зелености». Так, СИБУР начинает использование «зеленой» электроэнергии на производстве БОПП-плёнок «БИАКСПЛЕН» в Новокуйбышевске Самарской области. Соглашение о поставке тестовых объёмов с Адыгейской ветроэлектростанции подписано компаниями «Сибурэнергоменеджмент» и «ВетроОГК». «Сибурэнергоменеджмент» обеспечивает энергетическими ресурсами производства СИБУРа, «ВетроОГК» входит в ветроэнергетический дивизион «Росатома».
Директор по энергетике и ресурсообеспечению СИБУРа Владимир Тупикин пояснил: «Снижение углеродного следа выпускаемой продукции, которое может быть достигнуто путем увеличения доли «зеленой» энергии, является глобальным трендом сегодня. СИБУР, являясь частью мирового бизнес-сообщества, также активно вовлечен в этот процесс. В 2019 году мы запустили солнечную электростанцию на одном из наших активов и планируем далее увеличивать объем использования ВИЭ как за счет собственной генерации, так и за счет прямых договоров с поставщиками «зеленой» энергии, что является неотъемлемой целью Стратегии СИБУРа в области устойчивого развития до 2025 года и способствует снижению нашего воздействия на климат». Похоже, пиар-отдачу от возможности показывать в презентациях факт потребления «зеленой» энергии в компании посчитали достаточной для окупаемости покупки электроэнергии с Адыгейской ВЭС.
Но крайне сомнительно, чтобы в России нашлось достаточно потребителей, которые готовы ради зарубежных презентаций переплачивать за «зеленую» энергию.
К перспективам для ВИЭ в России достичь паритета по себестоимости электроэнергии с традиционными электростанциями для конкуренции на общем рынке приходится относиться скептически. Владимир Сидорович в своем докладе указывает на такое важное обстоятельство, как требования к локализации производства. Программы локализации действуют в Аргентине, Бразилии, Индии, Саудовской Аравии, Турции, ЮАР, всего около двух десятков стран. Для проходящего в текущем году конкурсного отбора в солнечной энергетике Саудовской Аравии установлен процент локализации в 17%, хотя в перспективе страна намерена довести его до 60+%.
Из развитых стран в настоящее время требования локализации вводятся в Великобритании в рамках так называемого «Соглашения о развитии сектора оффшорной ветроэнергетики» (Offshore Wind Sector Deal)26. Оно предусматривает, что правительство обеспечивает регуляторные условия и механизмы для строительства 30 ГВт оффшорных ветровых электростанций (недавно планка была поднята до 40 ГВт) до 2030 года, а отрасль обеспечивает долю локального (британского) содержания в этих проектах в 60%.
В британском и саудовском примерах речь идёт об обязательстве производить часть комплектующих на территории страны в «обмен» на право строительства гигантских объёмов ВИЭ-электростанций. При больших объемах производители и «по доброй воле» организуют производство компонентов на «локальных» рынках в целях: 1) снижения затрат на логистику («быть ближе к клиенту»); 2) снижения производственных издержек; 3) преодоления таможенных ограничений и 4) удовлетворения «мягких требований» и повышения лояльности местных политиков и сообществ. В США, например, где ежегодный ввод ветровых электростанций составляет 7-9 ГВт (2015-2019 гг.), действуют более 500 предприятий по производству компонентов для ветроэнергетики.
Сравнение российских требований локализации с нормами других стран показывает, что процент локализации, установленный для проектов солнечной и ветровой энергетики в России (65-70% плюс дальнейшие ужесточения по новой программе развития ВИЭ до 2035 года) является самым высоким. Но основная особенность даже не в этом. Она в том, что такой высокий процент локализации установлен для чрезвычайно малых объёмов рынка.
Следует признать, заключает Сидорович, что жесткие требования локализации позволили создать в России новую отрасль промышленности (производство оборудования и компонентов для солнечной и ветровой энергетики). Однако дальнейшее ужесточение требований приведёт к росту издержек и вряд ли оправдано даже при значительном увеличении целей развития ВИЭ, которого пока не ожидается. Нужно учитывать, что производители оборудования и компонентов пришли на российский рынок по причине его потенциально колоссальных размеров, в расчёте на будущее. Если это будущее не настанет в обозримой перспективе, никто не станет держать тут полноценные производства ради нескольких десятков мегаватт в год.
Проблемы ВИЭ в России к тому же уперлись в целый «букет» объективных и субъективных факторов. Так, везде в мире проекты на конкурсах соревнуются по предлагаемой цене киловатт-часа, которая устанавливается на длительный срок (20-30 лет). Только в России отбор проектов ВИЭ проходит по величине капитальных затрат. Кто обещает меньше потратить на создание объекта – тот и победил. В результате инвесторы предлагают капитальные затраты на мировом уровне. Например, 1 декабря был опубликован последний перечень отобранных проектов ВИЭ. По текущему курсу величина капитальных затрат в результате аукциона составила примерно $870 за киловатт при том, что средневзвешенные мировые капитальные затраты в ветроэнергетике, по данным IRENA, составляют $1473 за киловатт установленной мощности. Наш уровень капитальных затрат, пожалуй, можно сравнить с самыми дешевыми индийскими проектами.
Но строительство «зеленой» генерации в России оплачивает промышленность через надбавку к цене мощности. Метеозависимые солнечные и ветряные электростанции не выдают стабильной мощности, а выполнение скромных нормативных значений загрузки позволяет им получать платеж с рынка в полном объеме, заявил «Коммерсанту» заместитель директора «Сообщества потребителей энергии» (объединяет крупных потребителей электроэнергии) Валерий Дзюбенко. Поэтому у новых ВИЭ нет стимулов к повышению эффективности оборудования и максимизации выработки, отмечает он. В результате, по словам Валерия Дзюбенко, цена электроэнергии от ВИЭ в РФ кратно превышает среднемировые показатели: «Например, даже с учетом снижения цен на последних отборах проектов ВИЭ цена электроэнергии в одноставочном выражении за жизненный цикл (LCOE) по солнечным электростанциям, по нашим подсчетам, примерно в четыре раза, а по ветряным — в два с половиной раза превышает соответствующие среднемировые уровни цен».
ВЭС и СЭС смогут найти свое место в электроэнергетике России, но только в том случае, когда эти проекты будут появляться как не просто дань моде, а впишутся в общую программу модернизации электрогенерации страны. Пока же ситуация в российской энергетике выглядит удручающе.
Решение о выводе старых генерирующих мощностей было предусмотрено ещё в реформе электроэнергетики «5+5», реализованной командой Анатолия Чубайса. Реформа предусматривала вывод 20 ГВт неэффективных генерирующих мощностей в период 2008-2015 годов. А выведено было в диапазоне 2-4 ГВт. Не сбылись мечты о замене старой генерации на новую потому, что вот это самое изношенное и дымящее оборудование оказалось самым рентабельным для управляющих им холдингов, поясняет Natalia GRIB на канале Energy Markets. И именно оно, а не новое экологически чистое и технологически продвинутое, генерило доход энергетиков на протяжении почти 10 лет. Более того, дело порой доходило до парадоксов, когда владельцам станции было гораздо выгоднее остановить новые блоки ПГУ и грузить старые ПСУ. Потому что за новые платили по-любому платежи за современную мощность, а старая оказывалась на круг (после завершения круга амортизации) более экономически рентабельной.
В июне текущего года президент РФ Владимир Путин подписал закон, направленный на совершенствование вывода объектов электроэнергетики из эксплуатации и на ремонт, он вступает в силу с 1 января 2021 года. Закон определяет порядок, по которому собственника могут заставить вывести из эксплуатации старое оборудование. Как это получится, пока сложно говорить.